Сможет ли Россия, справиться с ролью ...?

Я не на это намекал. Уже становится не приятно с тобой общаться. На твои настойчивые запросы тебе предоставлены ФАКТЫ, значение которых в беде развернувшейся в нашем Государстве ты умаляешь и умаляешь. А то, что ты раскачиваешь тему от "нуля до ста" - "от отрицания бандеровцев" до "их все проникновения", - это что такое? Ты пытаешься сыграть на контрастах? Я не понимаю к чему это?  Я такого не писал.  

Не прохождение их в парламент - тема очень интересная.
Но не вижу ни смысла ни перспектив в ее обсуждении тут.



Твой вопрос о "все-таки" возник либо от того, что ты мне не поверил, либо от того, что ты не понял мой ответ. Но мой ответ не изменится от повторения твоего вопроса. Русская армия - это не просто словосочетание. Это парни из разных уголков огромной страны. Эти парни являются инструментом в руках Кесарей России.  

С самого начала наших дискуссий я вводил термины в общении: "кесари", "игроки". Я еще с тех пор так считал. И теперь так считаю. И с самого начала я принял участие в теме только в ключе того, как должна реагировать Церковь на происходящее в стране. Должна ли Церковь призывать отстаивать логику одного гос языка (или многоязычия), нерушимость (или рушимость) границ гос.образования и т.п. Я писал что это не дело церкви. Если бы мы жили в СССР, то я то же самое бы писал, что не дело церкви отстаивать либо рушить границы СССР.

Когда мне братья из РАЗНЫХ общин с горящими глазами говорили о том, что придет НАТО и задницу надерет москалям, - я тут ничего не писал (ЭТО БЫЛО ДО КРЫМА). Еще один брат рисовал мне на бумаге визуальный чертеж своего понимания насколько Гитлер ближе к истине и правде, чем Сталин. Но я об этом тут тоже ничего не писал. Я вступил в дискуссию по вопросу "Обращения Церкви в связи с событиями на Украине". Но та тема бесследно исчезла (а так можно было бы поднять ее и перечитать, что я писал с самого начала еще в той теме).


Ты смешишься потому, что в слово "демократический" ты вкладываешь величественный смысл этого термина, который элиты хотят, чтобы ты вкладывал. А мое отношение к "демократии" другое. Я уже писал о нем. Мне тоже бы хотелось, чтобы была такая "демократия" в которую я раньше верил. Но это миф. Это мое мнение. А вот если видеть инструмент "демократии" в ее истинном свете, - то расширяется обзор понимания, что же происходит. А с расширением "обзора" приходит возможность предугадывать развитие событий.


Так значит так.

Еще тебе хочу написать, чтобы у тебя не сложилось иллюзий по поводу того, что я присоединяюсь к злорадствующим по поводу погибающих наших парней в этой бойне. Сердце болит у меня по каждому сообщению о погибших. Гробы приходят и в наш город. И в соседние города нашей области. И в наши села. Это трагедия. Когда НАШИ БРАТЬЯ, еще до февраля находились в приподнятом настроении в связи с происходящим на Майдане, я уже ощущал боль физически. Я, будучи не политиком, говорил им ВСЛУХ при свидетелях - в страну идет БЕДА. Все надежды на помощь Запада - со временем исчезнут как пар. Помощь Запада будет ровно такой как в Ираке. Где диктатор Хуссейн убил пару десятков, а демократические силы - миллион (убитые, покалеченные, разрушена инфраструктура), Ливия - страна, которая при диктаторе жила лучше, чем большинство супер-демократических стран. Сегодня в Ливии показательно режут головы христианам и т.п.

Помощь Запада будет вот такой. С логическим обоснованием, что еще нужно для счастья (Убрать Януковича, люстрировать вороватых, убрать Путина, убрать Порошенко, убрать Яценюка...) Лишь бы Украина не соскочила с крючка войны. Проблема на Украине, - это полукозырная карта в руках Запада на "шахматном поле". США могут выменять Украину, например, на Венесуэлу, как когда-то Сталин выменял Грецию на Польшу. (кстати, посмотрите как снова на арену выходит Греция - очередная "карта" всплыла. )


Все. Больше писать не буду.
Информации более чем предостаточно.
До побачення.

Мрак. Вместо тысячи слов: [URL=https://www.facebook.com/video.php?v=379406492239059&fref=nf]https://www.facebook.com/video.php?v=379406492239059&fref=nf[/URL]

спасибо за цитату

Ты поступаешь как Он?

Почему ты увидел в этой цитате только отношение к национализму?

Вы не далеко от  них ушли...
Приехали в мою страну,где я родился и вырос и указываете  мне моё место  с пренебрежением и унижением. Еврейский ромын...

небольшое дополнение. Книга Даниила и Откровение содержит символы о политических силах (империях, государствах).

Еще цитаты ДП в тему:





цитаты из книги Елена Уайт

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО

Так как тема "сможет ли Россия справиться с ролью" я вчера случайно посмотрел видео [URL=https://www.youtube.com/watch?v=WGKtH5y4_Xw]https://www.youtube.com/watch?v=WGKtH5y4_Xw[/URL] интервью дает Витренко-депутат Украины. В начале много говорится про Украину и экономические показатели за 2014 год, но после 35:15 речь пойдет о России -вернее о ее роли, которую она может выполнить.

Михаил Хазин о причинах майдана.

Суть: Янукович, собираясь подписать евроассоциацию, притормозил, чтобы  подготовить себе парашют в виде Крыма, отданного китайцам для перевалки  товаров в Европу, что вызвало большое раздражение америки и  немедленный майдан.

[URL=http://www.youtube.com/watch?feature=player_detailpage&v=HnKXi1v2CFk]http://www.youtube.com/watch?feature=player_detailpage&v=HnKXi1v2CFk[/URL]

Есть самое главное:  "Он будет поражать тебя в голову, а ты жалить  его в пяту". Так что на остальные мелочи можно не размениваться.




Иудеи ждали Христа спускающимся во двор храма.  А Он пришел на  Иордан.  Ходил среди простых людей с их насущными нуждами, и не  позволил Себя сделать царем для исполнения их вожделений.  

Иудеи желали мирового господства как Божьи первенцы, наследники мира.
А он сделал Своих учеников первенцами духа, наследниками неба.

Так и сегодня.  Глобалисты имеют в меркантилизме такое же препятствие своим планам,  как и христиане. Глобалистам не нужен НМП с папой во главе. Им нужен их  мировой порядок.  Но эти ненасытные капиталисты со своими меркантильными  планами вынудят однако глобалистов прибегнуть к последнему средству.  потому что невозможно пресечь все  их инициативы экономически или политически.  Но пока еще глобалисты  надеются додавить ситуацию своими силами.  Но уже скоро станет ясно, что победить подобное подобным не  получится.  Появилось много государств-корпораций, которые в силах освободиться от удавки долговых  обязательств и не нуждаются в услугах глобалистов. Чтобы властвовать  над ними по прежнему необходимо их разделить.  Экономически это  уже невозможно.  Поэтому в ход идет ислам и вскоре вслед за ним  вселенский миротворец - папа.  Вот так вначале меркантильное, а затем, (так как на чисто меркантильной  основе загнать людей в технотронный феодализм уже невозможно),  и "духовное", папское, всемирное.  Этому  псевдодуховному  Бог противопоставит истинную духовность. Меркантилизм будет поставлен  между двух огней и людям будет нетрудно выбирать то или другое, так как в выборе не будет неопределенности. Выбираешь правду - умираешь.  Выбираешь неправду - остаешься жить в мире, в котором от тебя ничего не зависит, в котором  ты никто.  От этого очень легко будет выбирать.


Все душевное, материальное,  меркантильное, не сможет противостоять небесному, духовному, которое  отражается во всякой душе, сохранившей в себе чувство собственного достоинства.   Оно перед опасностью полного уничтожения обязательно ощутит жажду по  Боге. И будет сохранено у всех понимающих абсолюты.  И это будет нетрудно.

Я слышал от некоторых адвентистов, что СССР это зверь из бездны. Есть ли люди разбирающиеся в этом, и где почитать на эту тему, если знаете?

будет, но только через 3,5 года - после всемирного футбола 2018г.

Достоевский Федор Михайлович.
Дневник писателя.
Сентябрь - декабрь 1877года.

"... по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому - не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников,клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду,потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, - у них характер в этом смысле как у всех, - а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут.

Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают.
Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия проглотила бы их тотчас же, "имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени".

Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее.
О, я не говорю про отдельные лица: будут такие,которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению.
Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.

У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в (...страну по вкусу...) и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний (...фамилию по вкусу...) согласился наконец принять портфель президента совета министров.

России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества.

Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит - Россия, которая,неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство...."
__________________

Отрывок из  "Братья Карамазовы" Ф.М. Достоевского  о великом инквизиторе:
"...Действие у меня в Испании, в Севилье, в самоестрашное время инквизиции, когда во славу божию в стране ежедневно горели
костры и
                       В великолепном автодафе
                       Сжигали злых еретиков.

О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится он, по обещанию свое-
му, в конце времен во всей славе небесной и которое будет внезапно, "как мол-
ния, блистающая от востока до запада". Нет, он возжелал хоть на мгновенье по-
сетить детей своих и именно там, где как раз затрещали костры еретиков. По
безмерному милосердию своему он проходит еще раз между людей в том самом обра-
зе человеческом, в котором ходил три года между людьми пятнадцать веков назад.
Он снисходит на "стогны жаркие" южного города, как раз в котором всего лишь
накануне в "великолепном автодафе", в присутствии короля, двора, рыцарей, кар-
диналов и прелестнейших придворных дам, при многочисленном населении всей Се-
вильи, была сожжена кардиналом великим инквизитором разом чуть не целая сотня
еретиков ad majorem gloriam Dei [URL=http://imperium.lenin.ru/LUZHIN/desert/ktexts/primdk2.html](3)[/URL]. Он появился тихо, незаметно, и вот все -
странно это - узнают его. Это могло бы быть одним из лучших мест поэмы, то
есть почему именно узнают его. Народ непобедимою силой стремится к нему, окру-
жает его, нарастает кругом него, следует за ним. Он молча проходит среди их с
тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви горит в его сердце, лучи
Света, Просвещения и Силы текут из очей его и, изливаясь на людей, сотрясают
их сердца ответною любовью. Он простирает к ним руки, благословляет их, и от
прикосновения к нему, даже лишь к одеждам его, исходит целящая сила. Вот из
толпы восклицает старик, слепой с детских лет: "Господи, исцели меня, да и я
тебя узрю", и вот как бы чешуя сходит с глаз его, и слепой его видит. Народ
плачет и целует землю, по которой идет он. Дети бросают перед ним цветы, поют
и вопиют ему: "Осанна!" "Это он, это сам он, - повторяют все, - это должен
быть он, это никто как он". Он останавливается на паперти Севильского собора в
ту самую минуту, когда во храм вносят с плачем детский открытый белый гробик:
в нем семилетняя девочка, единственная дочь одного знатного гражданина. Мерт-
вый ребенок лежит весь в цветах. "Он воскресит твое дитя", - кричат из толпы
плачущей матери. Вышедший навстречугроба соборный патер смотрит в недоумении
и хмурит брови. Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергает-
ся к ногам его: "Если это ты, то воскреси дитя мое!" - восклицает она, прости-
рая к нему руки. Процессия останавливается, гробик опускают на паперть к ногам
его. Он глядит с состраданием, и уста его тихо и еще раз произносят: "Талифа
куми" - "и восста девица". Девочка подымается в гробе, садится и смотрит, улы-
баясь, удивленными раскрытыми глазками кругом. В руках ее букет белых роз, с
которым она лежала в гробу.
                    В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту
самую минуту вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал великий инкви-
зитор. Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом,
со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искорка, блеск.

О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера
пред народом, когда сжигали врагов римской веры, - нет, в эту минуту он лишь в
старой, грубой монашеской своей рясе. За ним в известном расстоянии следуют
мрачные помощники и рабы его и "священная" стража. Он останавливается пред
толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног
его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он хмурит седые гус-
тые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем.
     Он простирает перст свой
и велит стражам взять его. И вот, такова его сила и до того уже приучен, поко-
рен и трепетно послушен ему народ, что толпа немедленно раздвигается пред
стражами, и те, среди гробового молчания, вдруг наступившего, налагают на него
руки и уводят его. Толпа моментально, вся как один человек, склоняется голова-
ми до земли пред старцем инквизитором, тот молча благословляет народ и прохо-
дит мимо. Стража приводит пленника в тесную и мрачную сводчатую тюрьму в древ-
нем здании святого судилища и запирает в нее. Проходит день, настает темная,
горячая и "бездыханная" севильская ночь. Воздух "лавром и лимоном пахнет".
Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик ве-
ликий инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму. Он один,
дверь за ним тотчас же запирается. Он останавливается при входе и долго, мину-
ту или две, всматривается в лицо его. Наконец тихо подходит, ставит светильник
на стол и говорит ему:
 - Это ты? ты? - Но, не получая ответа, быстро прибавляет: - Не отвечай, мол-
чи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права
не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты
пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли,
что будет завтра? Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это, или только
подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из ере-
тиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по од-
ному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это?
Да, ты, может быть, это знаешь, - прибавил он в проникновенном раздумье, ни на
мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника.
 - Я не совсем понимаю, Иван, что это такое? - улыбнулся все время молча слу-
шавший Алеша, - прямо ли безбрежная фантазия, или какая-нибудь ошибка старика,
какое-нибудь невозможное qui pro quo? [URL=http://imperium.lenin.ru/LUZHIN/desert/ktexts/primdk2.html](4)[/URL]
 - Прими хоть последнее, - рассмеялся Иван, - если уж тебя так разбаловал со-
временный реализм и ты не можешь вынести ничего фантастического - хочешь qui
pro quo, то пусть так и будет. Оно правда, - рассмеялся он опять, - старику
девяносто лет, и он давно мог сойти с ума на своей идее. Пленник же мог пора-
зить его своею наружностью. Это мог быть, наконец, просто бред, видение девя-
ностолетнего старика перед смертью, да еще разгоряченного вчерашним автодафе
во сто сожженных еретиков. Но не все ли равно нам с тобою, что qui pro quo,
что безбрежная фантазия? Тут дело в том только, что старику надо высказаться,
что, наконец, за все девяносто лет он высказывается и говорит вслух то, о чем
все девяносто лет молчал.
 - А пленник тоже молчит? Глядит на него и не говорит ни слова?
 - Да так и должно быть во всех даже случаях, - опять засмеялся Иван. - Сам
старик замечает ему, что он и права не имеет ничего прибавлять к тому, что уже
прежде сказано. Если хочешь, так в этом и есть самая основная черта римского
католичества, по моему мнению по крайней мере: "все, дескать, передано тобою
папе и все, стало быть, теперь у папы, а ты хоть и не приходи теперь вовсе, не
мешай до времени, по крайней мере". В этом смысле они не только говорят, но и
пишут, иезуиты по крайней мере. Это я сам читал у их богословов. "Имеешь ли
ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел? -
спрашиваетего мой старик и сам отвечает ему за него, - нет, не имеешь, чтобы
не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей
свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле. Все, что ты вновь воз-
вестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их ве-
ры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад. Не ты ли так
часто тогда говорил: "Хочу сделать вас свободными". Но вот ты теперь увидел
этих "свободных" людей, - прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. - Да,
это дело нам дорого стоило, - продолжает он, строго смотря на него, - но мы
докончили наконец это дело во имя твое. Пятнадцать веков мучились мы с этою
свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено
крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но
знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что
свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно
положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли
свободы?"
 - Я опять не понимаю, - прервал Алеша, - он иронизирует, смеется?
 - Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побо-
роли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми. "Ибо те-
перь только (то есть он, конечно, говорит про инквизицию) стало возможным по-
мыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве
бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, - говорит он ему, - ты
не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреж-
дений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастли-
выми, но, к счастью, уходя, ты передал дело нам. Ты обещал, ты утвердил своим
словом, ты дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и
думать отнять у нас это право теперь. Зачем же ты пришел нам мешать?"
 - А что значит: не имел недостатка в предупреждении и указании? - спросил
Алеша.
 - А в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.

 "Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, - продолжает старик, -
великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто
бы "искушал" тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истин-
нее того, что он возвестил тебе в трех вопросах, и что ты отверг, и что в кни-
гах названо "искушениями"? А между тем, если было когда-нибудь на земле совер-
шенно настоящее громовое чудо, то это в тот день, в день этих трех искушений.
Именно в появлении этих трех вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно
было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного
духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и
сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных
- правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов - и задать им зада-
чу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соот-
ветствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в
трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, - то
думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы при-
думать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, кото-
рые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?

Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что име-
ешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в
этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальней-
шая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразре-
шимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это
не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прош-
ло пятнадцать веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и
предсказано и до того оправдывалось, что прибавить к ним или убавить от них
ничего нельзя более.

 Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя? Вспомни
первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: "Ты хочешь идти в мир и
идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте
своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся
они и страшатся, - ибо ничего и никогда не было для человека и для человечес-
кого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раска-
ленной пустыне?

Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо,
благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою и
прекратятся им хлебы твои". Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг
предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлеба-
ми? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя
этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и
победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: "Кто подобен зверю сему, он дал
нам огонь с небеси!"

Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгла-
сит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет
и греха, а есть лишь только голодные. "Накорми, тогда и спрашивай с них добро-
детели!" - вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и кото-
рым разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнется новое здание,
воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как
и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет со-
кратить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет
со своею башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрываю-
щихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: "На-
кормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". И тогда
уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь
мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое.

О, никогда, никогда без нас они не
накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться сво-
бодными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут
нам: "Лучше поработите нас, но накормите нас". Поймут наконец сами, что свобо-
да и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не
сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и
свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики.

Ты обещал
им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться в глазах слабого,
вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным? И если за
тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с
миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут
пренебречь хлебом земным для небесного? Иль тебе дороги лишь десятки тысяч ве-
ликих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, сла-
бых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных?
Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут
и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то,
что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господство-
вать - так ужасно им станет под конец быть свободными!

Но мы скажем, что пос-
лушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, ибо тебя мы уж не
пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны
будем лгать. Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вот что ты отверг
во имя свободы, которую поставил выше всего. А между тем в вопросе этом заклю-
чалась великая тайна мира сего.

Приняв "хлебы", ты бы ответил на всеобщую и
вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого челове-
чества вместе - это: "пред кем преклониться?" Нет заботы беспрерывнее и мучи-
тельнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред
кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно,
столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним прекло-
нение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать
то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все
уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно _все вместе_. Вот
эта потребность _общности_ преклонения и есть главнейшее мучение каждого чело-
века единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за всеобщего пре-
клонения они истребляли друг друга мечом.

Они созидали богов и взывали друг к
другу: "Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и
богам вашим!" И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в
мире и боги: все равно падут пред идолами. Ты знал, ты не мог не знать эту ос-
новную тайну природы человеческой, но ты отверг единственное абсолютное знамя,
которое предлагалось тебе, чтобы заставить всех преклониться пред тобою бес-
спорно, - знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлеба небесного.
Взгляни же, что сделал ты далее. И все опять во имя свободы! Говорю тебе, что
нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее
тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает
свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть.

С хлебом тебе давалось бес-
спорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее
хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя - о,
тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть.
В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить,
а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить,
человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хо-
тя бы кругом его все были хлебы.

Это так, но что же вышло: вместо того чтоб
овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше! Или ты забыл, что спо-
койствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и
зла? Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет
ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совести чело-
веческой раз навсегда - ты взял все, что есть необычайного, гадательного и не-
определенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы
и не любя их вовсе, - и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь
свою! Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее
мучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любви чело-
века, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою. Вместо
твердого древнего закона - свободным сердцем должен был человек решать впредь
сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, - но
неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ
и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?
Они воскликнут наконец, что правда не в тебе, ибо невозможно было оставить их
в смятении и мучении более, чем сделал ты, оставив им столько забот и неразре-
шимых задач. Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению своего же
царства и не вини никого в этом более.

А между тем то ли предлагалось тебе?
Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пле-
нить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, - эти силы: чудо,
тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому.


Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе:
"Если хочешь узнать, сын ли ты божий, то верзнись вниз, ибо сказано про того,
что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешь
тогда, сын ли ты божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в отца твоего", но
ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз. О, конечно
ты поступил тут гордо и великолепно, как бог, но люди-то, но слабое бунтующее
племя это - они-то боги ли? О, ты понял тогда, что, сделав лишь шаг, лишь дви-
жение броситься вниз, ты тотчас бы и искусил господа, и веру в него всю поте-
рял, и разбился бы о землю, которую спасать пришел, и возрадовался бы умный
дух, искушавший тебя.

Но, повторяю, много ли таких, как ты? И неужели ты в са-
мом деле мог допустить хоть минуту, что и людям будет под силу подобное иску-
шение? Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие
страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных
вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца?

О, ты знал, что
подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов
земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с богом, не нужда-
ясь в чуде. Но ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас от-
вергнет и бога, ибо человек ищет не столько бога, сколько чудес. И так как че-
ловек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже соб-
ственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он
сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником.

Ты не сошел со креста, когда
кричали тебе, издеваясь и дразня тебя:"Сойди со креста и уверуем, что это ты".
Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом и жаж-
дал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских вос-
торгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут ты
судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы
бунтовщиками. Озрись и суди, вот прошло пятнадцать веков, поди посмотри на
них: кого ты вознес до себя?

Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о
нем думал! Может ли, может ли он исполнить то, что и ты? Столь уважая его, ты
поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него и
потребовал, - и это кто же, тот, который возлюбил его более самого себя! Ува-
жая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо
легче была бы ноша его. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь повсеместно
бунтует против нашей власти и гордится, что он бунтует? Это гордость ребенка и
школьника. Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя.


Но придет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они ниспро-
вергнут храмы и зальют кровью землю. Но догадаются наконец глупые дети, что
хоть они и бунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего
не выдерживающие. Обливаясь глупыми слезами своими, они сознаются, наконец,
что создавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел посмеяться над ними. Скажут
это они в отчаянии, и сказанное ими будет богохульством, от которого они ста-
нут еще несчастнее, ибо природа человеческая не выносит богохульства и в конце
концов сама же всегда и отмстит за него. Итак, неспокойство, смятение и не-
счастие - вот теперешний удел людей после того, как ты столь претерпел за сво-
боду их!

Великий пророк твой в видении и в иносказании говорит, что видел всех
участников первого воскресения и что было их из каждого колена по двенадцати
тысяч. Но если было их столько, то были и они как бы не люди, а боги. Они вы-
терпели крест твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни, пита-
ясь акридами и кореньями, - и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на
этих детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имя
твое. Но вспомни, что их было всего только несколько тысяч, да и то богов, а
остальные? И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того,
что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных
даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных? Но
если так, то тут тайна и нам не понять ее. А если тайна, то и мы вправе были
проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не
любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.


Так мы и сделали. Мы исправили подвиг твой и основали его на _чуде, тайне и
авторитете_. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец
их снят, наконец, столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы бы-
ли, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренно
сознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильной при-
роде его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам
мешать? И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами свои-
ми? Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что сам не люблю тебя. И что мне
скрывать от тебя? Или я не знаю, с кем говорю?

То, что имею сказать тебе, все
тебе уже известно, я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну на-
шу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с
тобой, а с _ним_, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с _ним_, уже во-
семь веков.

Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодо-
ванием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все
царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями
земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к пол-
ному окончанию.

Но кто виноват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно
началось. Долго еще ждать завершения его, и еще много выстрадает земля, но мы
достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей.

А
между тем ты бы мог еще и тогда взять меч кесаря. Зачем ты отверг этот послед-
ний дар? Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего
ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и
каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравей-
ник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение лю-
дей.

Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно все-
мирно. Много было великих народов с великою историей, но чем выше были эти на-
роды, тем были и несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемир-
ности соединения людей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингиз-ханы, пролетели
как вихрь по земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессозна-
тельно, выразили ту же самую великую потребность человечества ко всемирному и
всеобщему единению. Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство
и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют
их совестью и в чьих руках хлебы их.

Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конеч-
но, отвергли тебя и пошли за _ним_. О, пройдут еще века бесчинства свободного
ума, их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою Вавилонскую
башню без нас, они кончат антропофагией. Но тогда-то и приползет к нам зверь,
и будет лизать ноги наши, и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. И мы
сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: "Тайна!" Но тогда
лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия.

Ты гордишься своими
избранниками, но у тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще:
сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избран-
никами, устали, наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего
и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут
_свободное_ знамя свое. Но ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счаст-
ливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе
твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными,
когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы
будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов
рабства и смятения доводила их свобода твоя.

Свобода, свободный ум и наука за-
ведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами,
что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокор-
ные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и
несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы
одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих".


Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их
же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, уви-
дят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу,
рады они будут тому, что получают его из рук наших! Ибо слишком будут помнить,
что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в
камни, а когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках их в
хлебы.

Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И по-
ка люди не поймут сего, они будут несчастны. Кто более всего способствовал
этому непониманию, скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведо-
мым? Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы
дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они
созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил
гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что
детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и
прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужа-
саться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и умны, что могли усмирить
такое буйное тысячемиллионное стадо.

Они будут расслабленно трепетать гнева
нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но
столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху,
светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но
в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими
песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и
бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим гре-
шить.

Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего
позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти
грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обо-
жать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред богом. И не будет у них
никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и
любовницами, иметь или не иметь детей - все судя по их послушанию - и они бу-
дут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести -
все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с
радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних
мук решения личного и свободного.

И все будут счастливы, все миллионы существ,
кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы
будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч стра-
дальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо
угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и
для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и бы-
ло что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они. Говорят и проро-
чествуют, что ты придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со
своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы
спасли всех.

Говорят, что опозорена будет блудница, сидящая на звере и держа-
щая в руках своих _тайну_, что взбунтуются вновь малосильные, что разорвут
порфиру ее и обнажат ее "гадкое" тело. Но я тогда встану и укажу тебе на тыся-
чи миллионов счастливых младенцев, не знавших греха. И мы, взявшие грехи их
для счастья их на себя, мы станем пред тобой и скажем: "Суди нас, если можешь
и смеешь". Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я пи-
тался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благосло-
вил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и
сильных с жаждой "восполнить число". Но я очнулся и не захотел служить безу-
мию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые _исправили подвиг твой_. Я
ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я
говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется.

Повторяю тебе, завтра же ты
увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится под-
гребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел
нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завт-
ра сожгу тебя...."